Раньше мы посмеялись бы над этим нелепым эпизодом, но сейчас я медленно развязала его в напряженной тишине и швырнула на кровать.
– Если я возьму машину и оставлю ее у мотеля, вы с Линдой заберете ее?
– Конечно, – кивнул отец. Он замер на секунду. – Подожди.
Выйдя из комнаты, он тут же вернулся, сжимая в кулаке пачку купюр по пять и десять долларов, все грязные и измятые, как старые газеты.
– Держи, – заявил он, запихивая их в карман моего плаща. – Деньги тебе пригодятся.
– А ты... – начала было я, но в этот момент с пляжа вернулись Линда с пуделем. Мици принялся стряхивать песок, а Линда – выражать бурный восторг от непродолжительного свидания с природой:
– Какие волны! В жизни таких не видела! Высотой не меньше десяти футов. – Она заметила чемодан, плащ и мою кислую физиономию. – Джейн, ты что надумала?
– Отбываю.
– Господи! Но куда?
– В Шотландию.
– Надеюсь, не из-за меня?
– Отчасти. Но только потому, что теперь есть кому присмотреть за отцом.
Линда как-то смущенно улыбнулась, словно присматривать за отцом входило в ее планы меньше всего, но, сохраняя полное самообладание, весело защебетала:
– Желаю удачи. Когда ты улетаешь?
– Сегодня. Сейчас. Доберусь до Ла-Кармеллы на «додже»... – Я уже начала сомневаться в собственной затее, так как ситуация становилась совсем нелепой. Отец взял чемодан и последовал к выходу. – Желаю вам хорошо перезимовать. Штормы здесь не такие уж частые... Да, в холодильнике яйца и рыбные консервы...
Я спустилась по ступенькам крыльца, проскользнула под веревкой с бельем (догадается ли Линда снять его?) и села за руль машины. Отец, положив чемодан на заднее сиденье, пробормотал:
– Джейн...
В эту же секунду я нажала на газ... и только тут вспомнила о Рыжике. Но было слишком поздно. Пес услышал, как хлопнула дверца машины, уловил шум двигателя. Он пулей выскочил из дома и понесся рядом с негодующим лаем, прижав уши в предчувствии какой-то опасности.
Не в силах больше терпеть, я остановила машину. Отец, заорав: «Рыжик!» – бросился за собакой. Рыжик, встав на задние лапы, принялся царапать дверцу машины. Я нагнулась и попыталась оттолкнуть его.
– О, Рыжик, не надо. Уйди. Я не могу взять тебя. Я не могу взять тебя с собой.
Подбежавший отец подхватил собаку на руки и замер, с отчаянием глядя на меня. В глазах Рыжика я прочитала боль и упрек, а лицо отца выражало нечто такое, чего я никогда не видела прежде, но что именно, я так и не поняла. В тот момент я не хотела говорить им «до свидания», только слезы сами собой брызнули из моих глаз.
– Ты присмотришь за Рыжиком? – заревела я. – Запри его, а то он увяжется за машиной. И смотри, чтобы он не попал под колеса. Помни, он ест только «Красное сердце»... Один этот сорт. Не оставляй его одного на пляже, а то украдут. – Я полезла за носовым платком, но его, как обычно, не оказалось на месте, и, как обычно, отец вынул из кармана свой и молча протянул его мне. Я вытерла слезы, обняла отца за шею и поцеловала, и Рыжика тоже, попрощалась с ними.
Отец грустно сказал:
– До свидания, собачка моя.
Так он не называл меня с шести лет. Я еще сильней залилась слезами и, не в силах больше вынести это испытание, тронулась с места – не оглядываясь, но зная, что они стоят там, провожая машину взглядами, и, только когда я скроюсь из виду, пойдут домой.
Когда я подошла к регистратуре мотеля, часы показывали без четверти одиннадцать. Клерк за стойкой взглянул на мое заплаканное красное лицо безо всякого интереса, словно рыдающие женщины день-деньской проходили перед ним косяком.
– Скажите, мистер Дэвид Стюарт еще здесь? – выдавила я.
– Пока еще он не уехал. Оформляет телефонный счет.
– В каком он номере?
Мужчина бросил взгляд на доску с ключами.
– В тридцать втором. – Его взгляд скользнул по моему плащу, джинсам, грязным кроссовкам, и рука потянулась к телефону. – Вы хотите увидеть его?
– Да, пожалуйста.
– Я позвоню ему... передам, что вы пришли. Как вас зовут?
– Джейн Марш.
Он кивком указал в сторону тридцать второго номера.
– Это там.
Я слепо двинулась по ковровой дорожке мимо большого бассейна с небесно-голубой водой. Две женщины скучали в шезлонгах, а их дети резвились в воде, отнимая друг у друга резиновый круг. Я не прошла и десяти шагов, как увидела Дэвида Стюарта, спешащего мне навстречу. Ничего не соображая, я бросилась вперед и, к огромному удивлению постояльцев, повисла у него на шее. Дэвид осторожно обнял меня, затем отстранил, спросив:
– Что случилось?
– Ничего не случилось, – буркнула я и опять всхлипнула. – Я лечу с вами.
– Почему?
– Просто передумала, вот и все. – По дороге в мотель я решила, что буду молчать, но сдержаться не смогла. – У отца появилась подружка, она приехала из Лос-Анджелеса... и она... она сказала...
Заметив выпученные глаза заинтересовавшихся женщин, Дэвид сказал:
– Идем.
Он повел меня в свой номер, втолкнул в комнату и закрыл дверь.
– Ну, выкладывайте.
Я вытерла слезы рукой и, собравшись с духом, выпалила:
– Теперь есть кому за ним ухаживать. Стало быть, я лечу с вами.
– Вы рассказали ему про письма?
– Да.
– И он не возражал?
– Нет. Он сказал: «Хорошо».
Дэвид замолчал. Я с изумлением увидела, что он повернул голову и задумчиво, прищурясь, созерцает меня... правым глазом. Позднее я поняла, что эта манера у него выработалась из-за испорченного в детстве зрения, но тогда от его взгляда мне стало не по себе... такое ощущение, будто тебя проткнули иголкой.