Гостиная мне тоже понравилась. Она была заставлена книжными стеллажами, а журнальный столик перед камином завален пластинками и журналами. Еще в комнате стояли два мягких кресла, диван и старомодная горка с мейсенским фарфором, а над камином... Я подошла поближе и изумленно воскликнула:
– Неужели Бен Николсон?
Он молча кивнул.
– Но не оригинал? – усомнилась я.
– Нет, оригинал. Подарок мамы на день рождения.
– Мне кажется, будто эта обстановка очень напоминает квартиру вашей мамы в Лондоне.
– Так оно и есть – мебель-то из одного дома. Конечно, мама помогла мне с обоями, занавесками и прочими мелочами.
Втайне радуясь тому, что домом занималась его мать, а не какая-нибудь подруга, я отошла к окну.
– Какой у вас замечательный сад! Кто бы мог подумать... – Моим глазам предстала беседка с деревянным столом и стульями на засыпанной листвой лужайке с отцветающими розами и пурпурными маргаритками. Возле старой раскидистой яблони я заметила кормушку для птиц...
– За садом ухаживаете сами?
– Я бы не назвал это садом... он не такой уж большой.
– Хорошо, что у вас под боком река...
– Она и решила мой выбор при покупке дома. Когда я говорю друзьям, что ужу рыбу в Кепле, они страшно удивляются. Правда, я не уточняю, что это за место.
На одной из полок я приметила фотографии и не удержалась от вопросов:
– Это ваша мать? И ваш отец? И вы? – Мальчуган лет двенадцати с заразительной улыбкой. – Так это вы?
– Да, я.
– Тогда вы не носили очки?
– Я впервые надел их в шестнадцать лет.
– А что произошло?
– Несчастный случай. В школе мы играли в «Зайца и собаку», и одноклассник попал мне веткой в глаз. Парень не виноват, в игре всякое случается. Но я чуть не потерял глаз и с тех пор ношу очки.
– Какой ужас!
– Ничего страшного. Я многое могу делать... разве что не играю в теннис.
– Почему?
– По правде говоря, сам не знаю. Когда я вижу мяч, то не могу по нему ударить, а если попадаю, то не вижу, куда он летит. Так что играть нет никакого смысла.
Мы прошли на кухню, тесную, как камбуз на яхте, где царил такой идеальный порядок, что я со стыдом вспомнила свою. Дэвид заглянул в духовку, где ждала уже запеченная картошка, взял сковородку, вынул из холодильника окровавленный пакет, в котором оказались толстые сочные бифштексы.
– Вы займетесь ими или я? – спросил он.
– Вы... а я накрою на стол. – Я открыла дверь, ведущую на террасу, нагревшуюся в лучах теплого солнца. – Может, устроимся здесь? Тут как на побережье Средиземного моря.
– Если хотите.
– Еще бы! Здесь просто восхитительно... Займем этот стол?
Суетясь, болтая и поминутно спрашивая, где что лежит, я с горем пополам справилась со своей задачей. Дэвид тем временем приготовил салат, вынул из хлебницы хрустящий французский батон и достал из холодильника блюдце с замороженным маслом. Поставив мясо на слабый огонь, он разлил по бокалам херес, и мы вышли на самый солнцепек.
Скинув пиджак, Дэвид лег на траву, вытянул ноги и, подставив лицо солнцу, неожиданно спросил:
– Расскажите, что произошло вчера?
– Вчера?
– Вы добрались до Лайриг-Гру? – уточнил он, покосившись на меня. – Или нет?
– О да, добрались.
– Ну и как вам марш-бросок по горам?
Я наморщила лоб, стараясь припомнить, чем, собственно говоря, он мне понравился, но в память врезался только разговор с Синклером.
– В общем... нормально. Природа замечательная.
– Заметила она без всякого воодушевления, – хмыкнул Дэвид.
– Нет, правда замечательная, – повторила я, не находя другого слова.
– Наверное, вымотались?
– Да, устала ужасно.
– Долго шли?
Я снова задумалась, собираясь с мыслями.
– Ну... добрались засветло. Гибсон нас встретил у Лок-Морлик...
– Хм... – задумчиво протянул он. – А чем сегодня занимается ваш кузен?
Я наклонилась и, подняв в земли камешек, начала подбрасывать его на ладони.
– Вернулся в Лондон.
– В Лондон? Я думал, он в отпуске.
– Так и есть. – Я уронила камень и взяла другой. – Прошлой ночью ему кто-то позвонил... Я не знаю, в чем там дело... Спустившись утром к завтраку, вместо Синклера мы нашли записку.
– Он уехал на машине?
Я вспомнила звериный рев его «лотуса», разорвавший ночную тишину.
– Да, взял машину, – подтвердила я, выпуская из руки второй камень. – Обещал вернуться через дня два. Написал, что, скорее всего, в понедельник вечером. – Мне не хотелось говорить о Синклере. Опасаясь расспросов Дэвида, я неуклюже перевела разговор в другое русло: – Вы на самом деле ловите здесь рыбу? Да тут невозможно закинуть удочку – леска запутается в ветках яблони...
Таким образом мы перешли на рыбалку, и я рассказала о реке Кликуотер в Айдахо, куда мы однажды отправились с отцом.
– Она кишит лососем. Его можно брать хоть голыми руками...
– Признайтесь, вы любите Америку?
– Да. Да, я люблю эту страну.
Дэвид замолчал, разомлев на солнце, а я, воодушевленная его вниманием и стремясь излить душу, продолжала:
– Забавно принадлежать двум странам... Такое чувство, что я не вписываюсь ни в одну из них. Когда я жила в Калифорнии, то страстно хотела вернуться в «Элви», а теперь...
– Вас тянет обратно в Калифорнию.
– Не то чтобы тянет, просто кое-чего недостает.
– Например?
– Ну... это очень личное. В первую очередь, отца. И Рыжика. Шума Атлантики... поздним вечером, когда волны накатываются на песчаный берег.
– А в отношении не очень личного?
– С этим разобраться труднее. – Я попыталась определить для себя, чего же мне больше всего не хватает. – Воды со льдом... Телефонной компании «Белл»... Сан-Франциско... Центрального отопления... А еще магазинов-оранжерей, где можно купить любое растение и где всегда пахнет апельсинами. – Я повернулась к Дэвиду и заметила, что он не сводит с меня глаз. Наши взгляды встретились, и он улыбнулся. – Но здесь тоже много хорошего, – добавила я.